I
Когда и где Россия была максимально далеко от своего сегодняшнего трагического состояния? Когда и где она выглядела мирной, приветливой и интересной? Если вы спросите меня, я скажу вам: в феврале 2014 года, в Сочи и вокруг.
Олимпиада снаружи выглядела как церемонии и медальный зачет, а внутри — как короткий, незапланированный и никем толком не замеченный социальный эксперимент. Всех ментов в городе переодели в олимпийскую форму. Разбитые электрички заменили на новые «Ласточки». По телевизору пару недель не называли весь мир врагами. И это неожиданно изменило лица людей. Это место выглядело совершенно нормальным, приспособленным для жизни.
За год до этого ничего подобного не было в природе. Сроки горели, количество потраченных денег множилось, а пейзаж был погружен в туман и грязь, в которых терялись дома и люди — некоторых из них насильно выселяли ради будущего олимпийского рая. Расследователи и комментаторы потирали руки: ничего не будет, всё сломается, это будет позор.
А потом всё состоялось — без всякого позора.
II
Мы всегда делаем всё в последний момент. Студенты готовятся к экзамену в последнюю ночь, параллельно выполняя ритуалы по приманиванию халявы. Начальник говорит: «Это нужно вчера», — хотя сам знает, что это не успеть и за неделю. С этого момента у сотрудника нет ни рабочего времени, ни ночей, ни выходных — а что делать? Тем более что это не исключение, а норма, и если батрачить ночами меньше, чем батрачит ночами коллега, то карьеру сделает он, а не ты.
В каждой утренней и вечерней электричке или маршрутке — бесконечные созвоны: «Давайте согласуем», «Материалы опаздывают», «Пришлите правки». Опция электронной почты «отправить в рабочее время» не существует, а если письмо приходит в час ночи, хороший тон — ответить полвторого. Нет неудобного времени, чтобы позвонить. Нет неудобного времени, чтобы написать в мессенджер.
Мы всегда делаем всё в последний момент. Я сам делаю всё в последний момент. И вы тоже делаете всё в последний момент. Но, если я вдруг ошибся в отношении вас, примите моё сочувствие: вы не только молодец, но ещё и очень измученный человек. Ведь, кроме вас, никто вовремя не доделывает, не отвечает, не платит.
Это наша большая культурная особенность, разговор о которой чаще всего вызывает раздражение, — но, когда оказываешься в другой культуре, она становится видна сразу. И эта особенность не всегда плоха: вот этот маленький сочинский островок нормальности — тоже следствие такого типа ведения дел. Если человек действительно заинтересован в результате и обладает профессионализмом, то и в последнюю ночь он сделает выше среднего. Лучшие банки, лучшие предприятия, лучшие газеты, лучшие аэропорты, магазины и музеи в России сделаны ужасно уставшими людьми.
III
Фраза «Нет времени на раскачку» встречается в выступлениях Путина десятки раз — как минимум с 2007 года. В каждый конкретный момент подразумевалось: надо не раздумывать, а сразу брать и делать. При этом сам Путин бесконечно опаздывал ко всем мировым лидерам от президента Казахстана до британской королевы — за что теперь некоторые из них ему, кажется, с удовольствием мстят.
Сергей Собянин управляет Москвой больше двенадцати лет, но, когда приходит время ремонтировать улицы и перекладывать асфальт, это происходит и днём, и ночью. Ночью с субботы на воскресенье в километре от Кремля стучат отбойные молотки. Ко Дню города на газонах нужна приятная молодая травка — и её сеют в последний момент. К дедлайну она робко высовывается из земли, чтобы насмерть замерзнуть через пару месяцев, когда выпадет снег.
Да, по степени абсурда всё это — ещё не практика красить траву перед приездом проверяющих, реально существующая в российской армии. Но смысл тот же: задачи меняются на ходу, дедлайн вчера, а смысла и мечты за этим нет: тут не до мечты, главное, чтобы по шапке не надавали. В каждую секунду времени на раскачку нет, секунды складываются в часы, часы — в недели. Всё горит, всё делается, всё каким-то чудом успевается.
IV
Так идут годы, в которых нет ни секунды, чтобы оглянуться и кое-что заметить. Вот что: под контролем только то, что находится внутри срочной задачи. Открывается новый терминал аэропорта Шереметьево, в нем нельзя запереться в туалете: двери кабинок шире проёмов. Но самолеты взлетают и садятся, багаж грузится, в дьюти-фри покупают виски — в общем, туалеты потом можно доделать.
Но вещи вне срочных задач оказываются вообще вне контроля. Олимпиада вполне себе идёт, и только огромный экран над речкой Мзымтой показывает трансляцию Russia Today с киевского Майдана. Срочно меняем цель, захватываем Крым — и ввязываемся в бесконечную войну без хороших выходов. Или: в невероятные сроки, попав в уникальное сочетание опыта, конъюнктуры и счастливого случая, Россия получает вакцину от ковида — и не может ни продать её миру, ни даже убедить собственное население её использовать. Результат — примерно полмиллиона умерших в пандемию, видимых в статистике избыточной смертности.
Каждый раз не было времени на раскачку до — и каждый раз что-то не то происходит после. Аэропорт через несколько лет после открытия выглядит так, как будто ему лет тридцать. Олимпийские стадионы пустуют. Трава засыхает.
А потом начинается война.
V
Я абсолютно уверен, что война в последнюю очередь — некое эмоциональное движение миллионов людей, а в первую — конкретные действия конкретных групп и организаций от Совета безопасности до военкомата в маленьком городе. Но что я ещё знаю — что в этих организациях все устроено так же, как в офисах, на стройках, далее везде.
Это самое «сделаю в последнюю ночь, сейчас я слишком занят предыдущим пожаром» некоторые исследователи, собственно, и называют «мобилизационным типом» — когда надо взять, собраться, навалиться, как в момент перехода всей страны на военные рельсы, даже когда нет никакой войны, а есть только отчётность за квартал.
Но теперь война есть. И воюем мы так же, как живём мирно.
Всю Украину завоюем за неделю.
Референдумы устроим за три дня.
Уголовку за «фейки» введем за день — и проведём как поправки в законопроект о вырубке лесов, потому что он уже на повестке, а ждать нельзя.
В этом есть, наверное, и странный положительный аспект. Если человек действительно заинтересован в результате и обладает профессионализмом, то и в последнюю ночь он сделает выше среднего. А если не заинтересован и не обладает — нет, и на войне это, наверное, уничтожит меньше жизней.
Но есть и другой аспект.
Мобилизацию начнём за день. Если надо, потом оттормозим за несколько часов.
Из военкомата в автобус, из автобуса в какое-то поле, где кое-как на морозе заночуют, а через три дня «передок», очень громкий звук сверху — и всё.
В годы бега без оглядки и передышки уместилась жизнь. Уместилась и кончилась. И сразу забыта. Нет времени на это. Дедлайн был вчера.
